Журналистское расследование

«Неотложная медпомощь не оказывалась...»

Псевдостраховая медицина, представители которой пристрастились «делать деньги», не щадит ни бедных, ни богатых

В ноябре прошлого года в кемеровской горбольнице № 3 умер не совсем обычный пациент. Это был замначальника областного департамента лицензирования Сергей Дягилев. Молодой человек был доставлен «Скорой помощью» с места автодорожной аварии. Через неделю он скончался. А еще спустя несколько месяцев, в мае нынешнего года, прокуратура Центрального района областного центра возбудила уголовное дело по статье 125 УК РФ (оставление в опасности). Вскоре, впрочем, следователь РУВД это дело прекратил за отсутствием состава преступления в действиях медперсонала.
Я слежу за развитием данной истории с самого начала. Разобраться в ней меня попросил отец друга умершего. «Понимаете, — сказал он, — нет никакой уверенности в том, что официальное расследование будет объективным и беспристрастным, особенно после того, что произошло вокруг ГКБ № 3».
Он имел в виду, конечно же, скандал, разразивший в прошлом году после проверки больницы областными аудиторами. После этой проверки, как уже сообщалось, в Контрольно-счетной палате (КСП) было подготовлено заключение, две выдержки из которого стоит напомнить. Выдержка первая: «По расчетным данным, общая сумма денежных средств, изъятых у пациентов ГКБ №3 в 2000 г., могла составить 28,5 млн. руб., а на нужды больных по добровольному медстрахованию в больницу поступило 4,8 млн. руб., т.е. 23,7 млн. руб. могло поступить в частные страховые компании и использовано по усмотрению их учредителей». И выдержка вторая:
«В 2000 году из терфонда ОМС в ГКБ №3 поступило 31,3 млн. руб., а израсходовано согласно реестрам на лечение больных только 20,2 млн. рублей. 11,1 млн. руб. использованы руководством ГКБ №3 по своему усмотрению. Товаро-материальные ценности, приобретенные на средства ОМС, зачастую в ГКБ №3 не поступали».
Для нашей истории это очень важно: судя по документам КСП, муниципальное медучреждение действовало наподобие частной лавочки. Для его начальства это было безопасно — с точки зрения ответственности перед законом. Ведь в больнице «паслись» фирмы родственников областных чиновников. Не случайно после обнародования вскрытых фактов на защиту коррупционеров бросился весь местный бомонд, включая высокопоставленных законников.
Не дождавшись, кстати, соответствующей реакции местных правоохранительных структур, мы направили материалы КСП в Генпрокуратуру РФ. Но, естественно, не для того, чтобы рассказать о проделках кемеровских медчиновников. К письму было приложено что-то типа реестра «правовых недоделок» прокуратуры области, составили который специалисты КСП.
По логике нормальных учреждений, заявления граждан не отсылают тем, о ком в них сообщается. Однако это явно другой случай. Что называется, клинический. Основанное на документах письмо, говорящее о серьезном нездоровье кузбасской Фемиды, переслали в... областную прокуратуру. А там умеют писать ответы.
Пришедший в июле ответ зампрокурора области К.Еремеева напоминает поговорку «ему — про Фому, а он — про Ерему». К примеру, в документах КСП говорится о списании в больнице матценностей без оправдательных документов, крупных «взаимозачетах», проводившихся при отсутствии взаимной задолженности. А ст. советник юстиции пишет: «...в возбуждении уголовного дела по факту получения взятки главным врачом ГКБ №3 Ликстановым М.И. отказано по п. 2 ч. 1 ст. 5 УПК РСФСР за отсутствием состава преступления». Интересно, не правда ли? Факт был, но состава не усмотрели... В документах КСП есть доказательства того, что благотворительные взносы собирались у пациентов «обманным путем, под видом оплаты медицинских услуг, в том числе и уже оплаченных пациентами при заключении договоров по ДМС». А запрокурора информирует: «Фактов хищения в ГКБ №3 внесенных гражданами денежных средств за оказание медицинских услуг по добровольному медицинскому страхованию по договорам с ООО «Коместра» или через благотворительный фонд «Гелиос» не выявлено». Словно в прокуратуре не знают, что мошенничество и хищение суть разные вещи.
Знают, конечно. Но, видимо, законы функционирования «крыш», которыми пользуются дельцы, таковы, что отдельные их составляющие могут и не ведать о своей истинной роли. Или делают вид, что не ведают, смиряясь с ролью «винтиков».
Зато прекрасно разбираются в подобных вещах работники предприятий и учреждений, начальство которых находится под такой «крышей». Как показывает жизнь, в таких коллективах создаётся особый микроклимат, когда даже настоящие профессионалы могут допускать различные нарушения. Вроде бы по мелочам, но порою именно мелочи играют роковую роль, тем более в медицине.
К КГБ №3 это имеет самое непосредственное отношение. Вот пример. У 48-летнего кемеровча-нина Виталия М-ва случился повторный инсульт. Через четыре года после первого.
«У мужа неожиданно не стало речи, но сознания он не терял, — писала в жалобе на имя министра здравоохранения Л. М-ва. — По «скорой» был доставлен в реанимацию неврологического отделения ГКБ №3. Аппаратура показала: изменений нет, следовательно, небезнадежен. Мы сразу сказали, что будем сами ухаживать за ним, потому что это инвалид и речи нет. Но лечащий врач отказал, дескать, сами справимся... По первому требованию мы несли всё необходимое для лечения. Дорогостоящие лекарства, протирочный материал, памперсы, продукты питания. Прошло семь дней. Муж пришел в сознание, дышал самостоятельно, но из реанимации его не вывели в палату, чтобы мы могли ухаживать за ним. Какая причина? Да, видимо, одна единственная: тогда бы люди в белых халатах лишились всего, что мы несли для больного. Под разными предлогами нас не допускали даже взглянуть на него... Прошло две недели. Больному становилось всё хуже, пошли пролежни. Врач уже говорил, что сильное истощение. Я сказала, что, значит, не кормят и не ухаживают за ним. Он только пожимал плечами и уходил молча. Никакие лекарства и продукты до мужа не доходили... Однажды мы пришли с дочкой, и медсестра говорит, что он разбил градусник. Этим он хотел дать знать о себе. Кроме нас, его никто не мог защитить. А нас не допускали... Месяц без движения, без ухода. За 26 дней человека сгноили заживо».
Письмо вдовы наполнено крайне неприязненными словами в адрес персонала «тройки». Эмоции? Возможно. Но вот что писал в ответ на запрос депутата Госдумы Н.Останиной замначальника ДОЗН Т.Швец: «Жалоба Л. М-вой о случае смерти в 1998 году ее мужа в ГКБ №3 была рассмотрена комиссионно специалистами горуправления здравоохранения и ГБК «Кемерово»... Комиссия, изучив медицинские документы, установила, что за время пребывания в реанимационном отделении больному провели комплекс процедур и манипуляций, отвечающих современным требованиям лечения... Вместе с тем комиссия пришла к выводу, что имел место ряд организационных и деонтологических недостатков: 1). Подтвержден факт недостаточного ухода за больным; 2). Родственникам предлагалось приобрести дорогостоящие лекарственные средства за свой счет; 3). В медицинской документации нет сведений о приобретении лекарственных препаратов родственниками больного».
В лечебном заведении неучтенные лекарства - это те же деньги. Самые что ни на есть «живые». Вообще на деньгах и связанных с ними проблемах, судя по всему, замешан не один «нулевой» случай, произошедший в ГКБ №3.
Вот что рассказывала мне кемеровчанка Галина Слугина:
— Моя дочь была доставлена в ГКБ №3 «Скорой помощью» в октябре 1999 года. У нее жутко болела голова, была сильная рвота. В первый же день я попросила сделать обезболивание. Мне ответили: «Ну, за это надо деньги платить». Я напомнила, что госпитализация экстренная. Вроде бы пообещали сделать обезболивающий укол, я спокойно ушла домой, а позже выяснилось, что так и не сделали. Через двое суток перевели из реанимации в невропатологическое отделение. Сразу сказали, что надо заплатить 1512 руб. Денег у меня не было, поэтому я опять напомнила, что экстренных больных должны лечить бесплатно. Медсестра сказала, что тогда дочь не включат в списки на питание. Я пошла к врачу, мы поспорили. Он сказал, мол, ладно, но чтобы лекарства сами покупали. Я была вынуждена покупать лекарства. Нужно было проводить обследование. Просили деньги за него, но денег у меня не было. Дочь была застрахована в СМК «Облкемеровоуголь». Пока решали там вопрос с талоном на обследование, время шло. Затем потребовалась томография. Тоже ждали талон. Позже встал вопрос об операции. Говорили, что она якобы плановая. Сначала назначили на одну дату, затем — на другую, на третью. Менялись суммы — от трех с половиной тысяч до восьми с лишним. Дескать, нитки нужны и прочее, и вообще все подорожало. Пока не принесла гарантийное письмо, операцию не делали... А потом дочь умерла.
Женщина подала в суд. В материалах дела есть рецензия на историю болезни девушки заведующего нейрохирургическим отделением медсанчасти Ленинск-Кузнецкого государственного центра охраны здоровья шахтеров А.В.Новокшонова. Он, в частности, отметил, что «специализированное лечебное учреждение, в частности ГКБ №3, должно иметь все необходимые медикаменты, если они взяли на себя обязанность оказывать специализированную медицинскую помощь». И недвусмысленно написал: «Сроки обследования, лечения и оперативного вмешательства у больной Слугиной О.А. были запоздалыми».
А мог бы, наверное, написать и так: «Ни за что сгубили молодую жизнь».
Можно было бы привести и другие примеры такого рода. Да всех не перечесть.
Конечно, опять найдутся защитники подобной системы «здравоохранения», которые наверняка обратят внимание на приведенные даты. Дескать, дело прошлое, указанные инциденты произошли еще до нашумевших проверок ГКБ №3. А после них, мол, все исправили. Были даже громогласные заявления чиновников, что выявленные нарушения исправили еще в ходе проверок.
Лукавите, господа! Подтверждением тому «нулевой» случай с Сергеем Дягилевым, произошедший спустя почти год после означенных проверок.
Он вполне бы мог еще жить. Ведь «Скорая помощь» прибыла на место ДТП очень быстро. Всего минут через 40 пострадавшего доставили в больницу. В зарубежных фильмах можно увидеть, как начинают крутиться в подобных случаях доктора. В «третьей» же к лежавшему же без сознания человеку подолгу никто не подходил. На операционный стол Сергей попал через пять часов после поступления в стационар. И я располагаю (в отличие от следователя, поспешившего прекратить дело) данными насчет того, что тут не обошлось без подспудного влияния денег.
При подготовке номера к печати стало известно, что прокуратура возобновила уголовное дело.
(Окончание в следующем номере.)
Почему прокуратура Центрального района отменила постановление следователя РУВД о прекращении дела, возбужденного по факту смерти на больничной койке Сергея Дягилева? Неужели там не понимают, что дела по 125-й статье УК РФ (оставление в опасности) очень сложно доводить до суда? Тем более, что речь идет о 3-й горбольнице, начальство которой, судя по реакции властей на акты КСП, имеет влиятельную "крышу"...
После публикации первой части материала доводилось слышать, что настырность райпрокуратуры, дескать, связана с высоким положением Дягилева. Он был, напомним, замначальника департамента лицензирования АКО. А был бы, мол, простым инженером... Что ж, при нынешних порядках в Кузбассе всё возможно. Особенно если дело касается защиты какого-нибудь коррупционера. Однако в данном случае должность ни при чем. Просто иначе и быть не могло — очень уж всё очевидно.
Впрочем, был и элемент везения. Заключался он в том, что мать молодого человека, скончавшегося спустя неделю после автодорожной аварии, обратилась в поисках правды не в областную, например, прокуратуру, а в районную. Не замеченные в "родственно-коммерческих" связях с "тройкой", руководители прокуратуры района изначально заняли принципиальную позицию. А ведь пытался и здесь следователь Ш. спустить всё "на тормозах". Не вышло. Зампрокурора М.С.Душин отменил его постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
"Как было установлено в ходе проверки, — говорится в постановлении зампрокурора, — что фактически следует из заключения проверки департамента здравоохранения об обоснованности проведенного лечения Дягилеву С.В., что он поступил в санпропускник ГКБ N3 в 2 ч. 20 мин., только в 7 ч. 15 мин. ему была проведена операция. При этом фактически в промежуток времени между 2.20 и 7.15 неотложная медицинская помощь Дягилеву не оказывалась, операция своевременно не проведена, что в последующем и привело к наступлению смерти пострадавшего".
В мае с.г. это дело было направлено в РУВД. За прошедшие месяцы оно, как говорят, пополнилось несколькими формальными листочками, в одном из которых говорится о странной судьбе истории болезни. Представляете? В больнице умер человек. Следователь запрашивает историю болезни, а в ответ приходит бумага: "На ваш запрос от 18.07.02 г. ГКБ № 3 сообщает, что не может представить историю болезни на умершего Дягилева в связи с ее несохранностью".
Обычно на официальных бумагах вслед за "закорючкой" стоит расшифровка подписи. Здесь — нет. Кто так грубо заметает следы. Главрач? Кастелянша? Дворник?.. Остается только догадываться. И вот после получения сего фигового листочка следователь РУВД пришла к выводу, что дело нужно прекратить.
Однако, как вы уже поняли, и на этот раз вмешалась неангажированая прокуратура района. Чем там руководствовались? Ведь в справке ДОЗНа, на которую ссылался зампрокурора, чётко сказано: "Непосредственной вины и халатного отношения к своим профессиональным обязанностям со стороны оперирующих травматологов и хирургов нет".
Данная справка составлена — в порядке служебного расследования — группой известных в Кузбассе докторов. В нее входили ведущие специалисты ДОЗНа В.И.Руднев (ортопедия-травматология), А.В.Новокшонов (нейрохирургия), Л.Е. Шукевич (анестезия-реаниматология) и главный терапевт департамента Л.П.Гольмгрейн.
Один из членов комиссии, А.В.Новокшонов, упоминался в первой части нашего расследования. Именно он фактически не дал ГКБ N3 ни единого шанса уйти от гражданской ответственности в связи со смертью дочери кемеровчанки Г. Слугиной. Мы решили навестить принципиального доктора, работающего в Ленинск-Кузнецком центре охраны здоровья шахтеров.
Но сперва несколько слов о том, что произошло с Сергеем Дягилевым. Как показала начатая в 7.15 операция, у молодого человека был разрыв диафрагмы. Кровь, в том числе и из поврежденной печени, поступала в плевральную полость. И еще одна оговорка. Перед встречей с Новокшоновым я проконсультировался у ряда медиков. Всем им показалась крайне подозрительной "несохранность" истории болезни. "Что-то тут не так", — качали головами экскулапы. И говорили о том, что в данном случае не надо быть каким-то особым специалистом — достаточно обладать хотя бы элементарными медицинскими познаниями.
Наученный моими консультантами, я спросил Новокшонова:
— Судя по справке ДОЗНа, в 4.30 Дягилеву сделали дренирование плевральной полости, оттуда одномоментно откачано 2000 мл крови. Это должно было послужить сигналом того, что у человека внутреннее кровотечение?
— Безусловно, — был ответ.
— Наличие внутреннего кровотечения является показанием к экстренному оперативному вмешательству?
— Абсолютным. Вне всякого сомнения.
— Вовремя не устраненное внутреннее кровотечение привело к большой потере крови. Чем это чревато?
— Необратимыми последствиями.
— Как же тогда расценить фразу из справки ДОЗНа об "оперирующих травматологах и хирургах"?
— Что сказать? Завуалировали... Причем тут оперировавшие врачи?!
— Но ведь и доктор Новокшонов подписал справку?
— Понимаете, к выводам такого рода ведомственных комиссий следует относиться очень вдумчиво, — сделал оговорку Александр Васильевич. — Иногда они становятся инструментом. Либо безудержно обеляют кого-то, либо окончательно топят. Нередко всё зависит от взаимоотношений с вышестоящим руководством.
Похоже, в нашем разговоре доктор Новокшонов был более близок к истине, чем при составлении данной справки. Ведь она — плод коллективного "творчества".
Судя по всему, искусство написания подобных бумаг в суперзамкнутой медицинской корпорации доведено до совершенства. Приведу такой пример. В декабре 1999 года в ГКБ N3 умерла молодая кемеровчанка И.Карпович, страдавшая сахарным диабетом. "Скорая" доставила ее туда накануне Дня Конституции. Осмотревший девушку анестизиолог-реаниматолог высказался за ее перевод в реанимационное отделение. Далее — из ответа замдиректора ГБК "Кемерово" матери умершей: "На выходные и праздничные дни больная остается в эндокринном отделении под наблюдением дежурных врачей. В последующие трое суток к ней неоднократно приглашается на консультацию врач-реаниматолог, но в отделение реанимации больная так и не была переведена. Назначенная адекватная корригирующая терапия должна была проводиться под постоянным наблюдением врача-реаниматолога в условиях реанимационного отделения... Однако, учитывая тяжесть заболевания, прогнозировать благоприятный исход даже в условиях реанимационного отделения весьма затруднительно".
Вроде бы всё сказано так, как было. Но мастерски нарушена последовательность. Читаешь и создается впечатление, что медперсонал сделал всё зависящее от него. Поместили под "наблюдение дежурных врачей", неоднократно вызывали на "консультацию" врача-реаниматолога... Хотя напрашиваются совсем другие слова: "Руководство и медперсонал эндокринного отделения не выполнили рекомендацию врача-реаниматолога о переводе больной в реанимационное отделение, в условиях которого та имела был значительный шанс на исцеление". Как говорится, почувствуйте разницу.
А сделал я это отступление вот почему. В справке ДОЗНа относительно Сергея Дягилева тоже хватает "лирических отступлений". Например, там указано, что летальность при тяжелых автодорожных травмах достигает 40-80 процентов. И что распознать разрыв диафрагмы в ранние сроки после травмы удается редко.
Это может подействовать только на чиновников и следователей, озабоченных судьбой начальства больницы, в которой происходят истории типа тех, что были рассказаны выше. А любой нормальный человек, и уж тем более практикующий врач, не может не понимать, что 20-60 шансов из ста на благоприятный исход — это очень даже неплохо. Однако если это подчеркнуть, то халатность коллег невозможно будет завуалировать.
Что касается диафрагмы, то это вообще, говорят, тень на плетень. Была или не была разорвана диафрагма — не так важно, как то, что у Дягилева было внутреннее кровотечение. Пусть на каком-то этапе врачи не знали его происхождения. Но сам факт такого кровотечения нельзя было не проследить после откачки из плевральной полости двух литров крови. После такого "сигнала", считает Новокшонов, и не только он, больного нужно было срочно положить на операционный стол. Между тем он дожидался этого еще почти три часа. А кровь текла...
Как же организована работа "больницы высоких технологий", как благозвучно рекламировало себя одно время детище главврача Ликстанова, что в ней творятся подобные вещи?
Говорят, вся соль — в деталях. Как рассказывал мне по горячим следам друг Дягилева Алексей Зайцев, он якобы наблюдал следующее:
— Мне сообщили об аварии. Прибыв в больницу, что увидел? Вдвоем они (Сергей и второй пострадавший, Виктор Г., имя изменено — Ред.) были в проходе. В коридоре. На каталках. Виктор был в сознании, в полном. А с Сергеем... вот я даже не доктор, но видно было, что человек просто... у него что-то хлюпает внутри. Он был без сознания... Я начал говорить врачам: вы что, делайте что-нибудь!.. Потом я уехал за матерью Сергея. Когда вернулись, ситуация не изменилась...
— Из медперсонала был кто-то?
— Там их человек 15 было! Все в былых халатах. Определить, кто и что?.. Они катали его из кабинета в кабинет... Когда мы с матерью зашли, Сергей был в одном из кабинетов. Я спросил, где Дягилев? Сказали, мол, врачи сейчас должны подойти. И вот на моих глазах врачи подходили минут тридцать. Потом набежала куча студентов... Сергей лежал в одном кабинете с Виктором. Там пресс был, столько народу. Я у каждого выходящего спрашивал: "Что? Что?" Одна женщина мне ответила так: "Да не переживайте вы! Угрозы жизни никакой не существует. Давление держится..." Их выкатили в коридор, а потом опять закатили. В другой кабинет. И начали Сергею зашивать бровь. Только тогда... А Виктор... Почему-то все собрались возле него. Виктор говорил: "Я-то разговариваю! Вы почему им не занимаетесь?!" Зашили бровь, покатили на рентген. Первому, кстати, рентген делали Виктору... Шел пятый час. Сергея загрузили в лифт. Мы поднялись наверх пешком. Я постарался пройти в реанимацию, но меня не пустили. Мы еще постояли, послушали. Начали? Нет? Там была такая тишина!.. Я опять спустился вниз. Где врач, мол, кто конкретно ставил диагноз? "На втором он". Я бегу на второй, стучусь в ординаторскую, там никого нет. Опять бегу вниз... Заходим, там сидит врач. Сергей уже наверху, а он сидит внизу. Что-то хи-хи... На наш вопрос он сказал так: сотрясение, ушиб головного мозга, внутренние какие-то повреждения, но, дескать, надеемся на лучшее, всё в порядке, сейчас им занимаются врачи... Это было после минут 15 моей беготни туда-сюда... После мы опять поднялись наверх. Стучусь в ординаторскую. Пауза пять минут. И что вы думаете? Открывает молодой доктор... Говорит: "Сейчас, секундочку". Затем оттуда выбегает медсестра, одергивает халатик, уходит... Я забегаю туда. Что? Где? Нам говорят: "Им занимаются". А мы не видели ничего. Тишина была в отделении, до операционной я всего метров пять не дошел... В восьмом часу начали оперировать. Затем я отъезжал. Операция закончилась где-то в районе обеда. Выходит молодая докторша и говорит: "Ситуация критически тяжелая!.. Сейчас всё зависит от вашей оперативности". И подает мне список медикаментов. Я хватаю листочек и бегу. А она мне вслед: "Алексей, я могу вам облегчить задачу. Не суетитесь, на втором этаже ларек, загляните". Когда бежал по лестнице, мысль была: такое дело, а тут какой-то киоск. Ну, что там может быть? Памперсы, димедрол... Но киоскерша сказала: "Всё есть". Я был в шоке! На втором этаже всё это есть, а на третьем, где экстренная помощь... Я быстро поднял всё наверх. Мне тут же дали второй список... У них, знаете, получается по нарастающей. Вы приходите. На вас смотрят. На сколько вы, мол, "тянете"?.. Каждые сутки тысяч в пять обходились... День на третий получилась такая штука. Мне говорят, мол, есть такая методика: чужую кровь, которую ему влили, нужно перегонять через какой-то аппарат. Гемодиализ, вроде бы называется. Дескать, эта услуга стоит две тысячи. Я без разговора дал...
Прервем на этом живописный рассказ очевидца. Он вполне может служить подтверждением вывода КСП о том, что на каком-то этапе ГКБ N3 превратили в некое подобие частной лавочки, где гипертрофированно относятся к деньгам. Имеются в виду не деньги как таковые, а деньги, скажем так, не совсем "правые". Добытые не вполне легитимно и не вполне честно, нередко даже просто бессовестно и, скорее всего, незаконно.
А еще этот рассказ свидетельствует о том, что, по существу, после нашумевших проверок "тройки" там мало что изменилось. Ведь означенная трагедия произошла спустя почти год после этих проверок.
Подобные вещи не могут не подтачивать дисциплину. Это коверкает души людей. Заражает "пофигизмом". Вообще ставит всё в работе медиков с ног на голову.
К слову, почему Виктору Г., находящемуся в целом в удовлетворительном состоянии, уделили при приеме больше внимания, чем "тяжелому" Дягилеву? У Виктора была сломана нога. По словам молодого человека, на следующий день ему, экстренному больному, сказали, что операция будет стоить (с учетом импортных имплантантов) 41 тысячу рублей. И что сделают ее только после оплаты. Потом, мол, правда, удалось договориться о более низкой оплате. "По факту". Но это было позже. Понимаете? При приеме он, видимо, был финансово "перспективным". А Сергея, хотя у того и хлюпало внутри, к тому бы разве удалось пристроить, условно говоря, "швейцарскую пластину"?
Наличие даже одной такой больницы заражает всю систему здравоохранения Кузбасса. Этим сошло с рук, а чем мы хуже? И вот уже пошел, например, по Киселевску слух о докторе, который "обнаглел" (мы о нем намерены рассказать позднее).
Теми полумерами, что сквозь зубы приняты властями после скандальных проверок горбольницы N 3, подобную атмосферу в здравоохранении не искоренить. Терапия тут не поможет. Нужна операция, к тому же экстренная. Когда появятся "метастазы", может быть уже поздно.

Александр Косвинцев, журналист.

(Опубликовано в кемеровской областной газете «Край» за 13 и 20 сентября 2002 года.)

Обратно
Напишите мне